Палач подошел, в соответствии со стародавним обычаем опустился перед осужденным
на колени, склонил прикрытую капюшоном голову.
— Отпусти мне грех, добрый человек, — попросил он замогильным голосом.
— Я? — удивился Лютик. — Тебе?
— Эге.
— Да ни в жисть.
— Эээ?
— Ни за что не отпущу. Чего ради? Видели фокусника? Через минуту он мне голову
отсечет, а я должен ему это простить? Смеешься надо мной, что ли? В такой момент?
— Но как же так, господин? — опешил палач. — Ведь таков закон… И обычай такой…
Осужденный обязан прежде всего отпустить палачу. Простить вину. Отпустить грех…
— Нет.
— Нет?
— Нет!
— Я не стану его обезглавливать, — угрюмо заявил палач, поднимаясь с колен. —
Пусть отпустит, этакий сын, иначе не отсеку. И все тут.
— Господин виконт. — Грустный чиновник взял Лютика за локоть. — Не усложняйте. Люди собрались как-никак. Ждут… Отпустите ему грех, он же вежливо просит…
— Не отпущу — и точка…
— Мэтр! — Траурный типчик подошел к палачу. — Обезглавьте его без отпущения, а?
Я вас вознагражу.
Палач молча протянул огромную как сковорода ладонь. Траурный вздохнул, полез в
кадету и насыпал в руку монет. Мэтр несколько секунд глядел на них, потом сжал кулак.
Глаза в прорезях капюшона зловеще сверкнули.
— Ладно, — сказал он, пряча деньги в карман и обращаясь к поэту. — Опуститесь на
колени, упрямец. Положите голову на пень, зловредный господин. Я тоже, если хочу, могу
быть зловредным. Буду рубить вам голову в два приема. А если получится, то и в три.
— Отпускаю! — взвыл Лютик. — Прощаю!
— Благодарю вас.
— Ну, коли отпустил, — грустно сказал траурный чиновник, — гоните деньги взад.
Палач отвернулся и занес топор.
— Отодвиньтесь, милостивый государь, — сказал он зловеще глухим голосом. — Не
нойте над оружием. Вы же знаете, где головы рубят, там уши летят.
на колени, склонил прикрытую капюшоном голову.
— Отпусти мне грех, добрый человек, — попросил он замогильным голосом.
— Я? — удивился Лютик. — Тебе?
— Эге.
— Да ни в жисть.
— Эээ?
— Ни за что не отпущу. Чего ради? Видели фокусника? Через минуту он мне голову
отсечет, а я должен ему это простить? Смеешься надо мной, что ли? В такой момент?
— Но как же так, господин? — опешил палач. — Ведь таков закон… И обычай такой…
Осужденный обязан прежде всего отпустить палачу. Простить вину. Отпустить грех…
— Нет.
— Нет?
— Нет!
— Я не стану его обезглавливать, — угрюмо заявил палач, поднимаясь с колен. —
Пусть отпустит, этакий сын, иначе не отсеку. И все тут.
— Господин виконт. — Грустный чиновник взял Лютика за локоть. — Не усложняйте. Люди собрались как-никак. Ждут… Отпустите ему грех, он же вежливо просит…
— Не отпущу — и точка…
— Мэтр! — Траурный типчик подошел к палачу. — Обезглавьте его без отпущения, а?
Я вас вознагражу.
Палач молча протянул огромную как сковорода ладонь. Траурный вздохнул, полез в
кадету и насыпал в руку монет. Мэтр несколько секунд глядел на них, потом сжал кулак.
Глаза в прорезях капюшона зловеще сверкнули.
— Ладно, — сказал он, пряча деньги в карман и обращаясь к поэту. — Опуститесь на
колени, упрямец. Положите голову на пень, зловредный господин. Я тоже, если хочу, могу
быть зловредным. Буду рубить вам голову в два приема. А если получится, то и в три.
— Отпускаю! — взвыл Лютик. — Прощаю!
— Благодарю вас.
— Ну, коли отпустил, — грустно сказал траурный чиновник, — гоните деньги взад.
Палач отвернулся и занес топор.
— Отодвиньтесь, милостивый государь, — сказал он зловеще глухим голосом. — Не
нойте над оружием. Вы же знаете, где головы рубят, там уши летят.