полиция

Кирилл Ксенофонтов - один из прототипов Нила Колычева.

Многие помнят многосерийный фильм «Рожденная революцией» и тот ошеломительный успех, с которым он был принят телезрителями. По сведениям тогдашнего МВД, в дни показа в стране даже уменьшалось количество правонарушений.

Один из персонажей фильма — бывший сотрудник царской уголовной полицииНил Алексеевич Колычев, которого из-за его «старорежимного» прошлого увольняют из милиции. Приглашенным специалистом из «старорежимных кадров» был и реальный человек — гроза преступного мира Пензы Кирилл Федорович Ксенофонтов.

В 1907 году, уйдя из армии, он становится старшим городовым, но на этой должности Кирилл Федорович долго не задерживается. Уже через год для умного и дисциплинированного служаки нашлось дело посерьезнее.

В 1908 году в Пензе было учреждено сыскное отделение, в задачи которого входил розыск преступников, лиц, пропавших без вести, а также ведение агентурной работы в преступной среде. На службу в уголовный сыск отбирали лучших, ведь сыщиком способен быть не каждый. Здесь требуются особые качества: наблюдательность, острый ум и жизненная опытность. Ксенофонтов служил полицейским надзирателем в пензенском сыскном отделении с первых дней его существования. Начальником сыска был в ту пору Петр Адамович Упеник-Упенский. Ксенофонтов становится его заместителем и быстро приобретает репутацию одного из лучших сыщиков Пензы. О его успехах свидетельствует статистика тех лет. Так, в сентябре 1915 года сотрудники пензенского сыска раскрыли более пятидесяти преступлений. Из них двенадцать раскрыл лично Ксенофонтов. Такие везде на вес золота, поэтому неудивительно, что его приглашают для расследования особо запутанных преступлений даже в другие города. А когда в Пензе в 1911 году открывают питомник служебно-розыскных собак, то и здесь без него не обходится. Ксенофонтов едет в Санкт-Петербург для прохождения курса по дрессировке полицейских собак.

Революция 1917 года опрокинула привычный уклад российской жизни. С улиц исчезли городовые, обновленную Россию захлестнула преступность. Бывших жандармов и сотрудников царской полиции большевики не жаловали, но вскоре стало очевидным, что новая власть не может эффективно бороться с преступностью, не опираясь на опыт сыщиков старой закалки. Видимо, не случайно выходит приказ ВЧК «Об отношении к бывшим полицейским чинам», в котором предписывалось освободить из тюрем «всех полицейских чинов, за коих советские партийные организации ручаются в их лояльном отношении к Советской власти». Кирилла Федоровича тогда не только не посадили в тюрьму, а, наоборот, назначили начальником уголовного розыска сначала в Пензе, а потом в Саранске. На этой должности он прослужит вплоть до 1923 года. Крестьянское происхождение ему только на руку. Ведь он, самородок пензенского сыска, тоже из низших слоев, из угнетенных. Но внезапно все изменилось. В 1923 году одним из жителей Пензы было подано заявление в прокуратуру. В заявлении сообщалось, что сотрудник угрозыска Ксенофонтов при царском строе, переодеваясь и гримируясь, занимался слежкой за революционерами, а также арестовывал активных борцов с самодержавием.

Заявление недоброжелателя не осталось без внимания. Ксенофонтова берут под стражу, а начальник Пензенского ГПУ Тарашкевич утверждает обвинительное заключение. Начались допросы. Ксенофонтов свою вину отрицал. По его словам, он занимался расследованием уголовных преступлений и не касался преступлений политических. Через два месяца материалы следствия были направлены на согласование в Прокуратуру Пензенской губернии. Злопыхатели уже потирали руки, но развязка дела оказалась для многих неожиданной. Прокурор вынес заключение, что в действиях Ксенофонтова отсутствует состав преступления. По его словам, хотя сыщик и боролся с революционным движением, должность его не являлась особо ответственной. Он всего лишь выполнял то, чего от него требовали по службе, а к советской власти он лоялен. Свою роль сыграло и ходатайство начальника Отдела уголовного розыска республики, который писал: «Ксенофонтов, как в довоенное время, так и теперь, является грозой преступного мира, в среде которого у него имеется много непримиримых врагов, стремящихся всякими способами скомпрометировать и удалить опасного для них человека». Казалось бы, справедливость восторжествовала, но главные неприятности были еще впереди.

В конце 20-х — начале 30-х годов в стране всерьез взялись за «бывших». К таковым относили представителей дореволюционной интеллигенции, дворян, священнослужителей, офицеров царской армии, сотрудников жандармерии и полиции. Маховик репрессий неумолимо раскручивался, ломая судьбы тысяч людей. В 1930 году Кирилл Федорович Ксенофонтов как чуждый советской милиции элемент был «вычищен» из уголовного розыска. Опытный сыщик оказался не у дел. До 1931 года он тихо и скромно жил со своей семьей на Горяйновской улице в Пензе, а потом был арестован Пензенским горотделом ОГПУ. На этот раз обвинения оказались более серьезными. Его обвинили в том, что при старом режиме он по своей личной инициативе преследовал революционеров, а теперь «ведет агитацию против колхозного строительства и распространяет провокационные слухи о скорой гибели Советской власти». В октябре 1931 года бывшего начальника Пензенского угрозыска приговорили к высылке в северный край на три года, но на этом злоключения не закончились. После отбытия наказания он был осужден Архангельским облсудом и получил семь лет лишения свободы. Умер в ноябре 1941 года.

В годы перестройки заключением прокуратуры пензенского сыщика реабилитировали. Архивное дело № 7749-П на Ксенофонтова Кирилла Федоровича рассекретили в 2013 году.

Германская оккупация Нормандских островов (1940-1945).

В 1940-1945 годах над Нормандскими островами развивались два флага: Великобритании и с фашистской свастикой. Британия послушно склонила головы перед гитлеровской Германией, «двоюродным братом по расе», не оказав совершенно никакого сопротивления. В 1940 году американский журналист Чарльз Свифт сообщал: «Побежденные подданные гордой страны Англии приветствовали с почтением германскую оккупационную власть. Причем так вежливо, что невозможно было представить, что между ними идет война». Как и предсказывал некогда Невилл Чемберлен, люди предпочли быть несвободными, но живыми.

Но Нормандские острова не Qпросто отдали свою территорию во власть неприятеля, они поддерживали самые настоящие братские отношения с оккупировавшими их немцами. Евреи, как разменная монета, массово передавались в руки нацистов: «Ни один британский чиновник на Гернси и Джерси не считал евреев достаточно важными лицами, чтобы портить из-за них хорошие отношения с немцами», - было опубликовано в одной из газет.

Пауль Мюльбах, немецкий солдат, был единственным человеком, который призывал к восстанию на островах.

Однако, несмотря на все факты добровольного содействия нацистским группам, власти Нормандских островов никогда не привлекались к ответственности за сотрудничество с оккупантами. Кроме того, из Лондона не поступало даже малейшей критики в адрес действий нормандского правительства. Высшие чины, напротив, удостоились особых наград и официальных почестей. В послевоенной Великобритании не только наложили табу на упоминание о данном инциденте, но и даже не желали замечать, что на британской земле находились нацистские концлагеря.

Выводы напрашивались сами собой. Большинство историков уверены, что Нормандские острова были только стартовой платформой для расширения влияния нацистской Германии. Подобная участь ожидала всю Британскую империю и была лишь делом времени. Все знали, что население островов не стало бы оказывать никакого населения. Принцип живой несвободы оставался в действии.

Однако англичане, находившиеся на территории, захваченной нацистскими войсками, по-прежнему продолжали считать себя истинными патриотами. Причем патриотизм приписывался и тем, кто сдался на волю оккупантов без боя. Казалось, что Англия ясно осознавала факт, что ослабила себя уже тем, что просто вступила в войну.

Но наиболее показательным оказывается отношение к жителям оккупированной территории со стороны самих нацистов. Все мы знаем о тех бесчисленных зверствах, которые творили немецкие власти на территории бывшего СССР: сожженные деревни, массовые расстрелы, угон в рабство и т.д. Однако в Центральной Европе подобные меры применялись довольно редко. А в Северной и Западной ее частях - почти никогда.

За всю историю пятилетней оккупации территории Нормандских островов, было только пять случаев применения «фашистских методов» против гражданского населения. Два агитатора-антифашиста были арестованы и умерли в тюрьме; три еврейки были отправлены в Освенцим. Ну и, наверное, самое ужасное, что пришлось пережить бедным жителям Нормандских островов – насильственная замена дорожного движения с левостороннего на правостороннее...

В чем же истоки столь разного подхода к оккупированным землям? Историки считают основной причиной тот факт, что Гитлер считал англичан расой, практически равной германцам. Ну и, конечно, как уже упоминалось, Нормандия была показательной территорией, чтобы объяснить всем остальным , мол, Новый Режим не так уж и плох.

Самый комичный случай – ситуация с небольшим островком Сарк. Остров всегда считался отдельным государством, глава которого, однако, был непосредственным вассалом Его Величества. В 1940-м немцы высадились на остров и объявили даме Сибил-Мэри Коллингс-Бомон-Хэтауэй, 21-ой владетельнице Сарка, что ее территория оккупирована. Однако дама сообщила, что этого не может быть, так как Сарк войну Германии не объявлял. Растерянные немцы отправили запрос в министерство иностранных дел Риббентропу. Остров, конечно, все-таки был оккупирован, но немцы вели себя так, словно они были не хозяевами территории, а временными гостями.

На острове Олдерни были созданы концентрационные лагеря. Заключенные строили бункеры, склады, и многие другие военные объекты. В лагерях Боркум и Гельголанд содержались только добровольцы. Заключенными Зюльта были в основном евреи, а Нордернея – узники из Восточной Европы и СССР. Перед закрытием лагерей на Олдерни было убито около 700 человек.

Все заключенные лагеря Силт были распределены по строгой иерархии. На одежде нашивался треугольник, внутри которого была вышита первая буква названия страны. Цвет самого треугольника тоже отличался. Так у политзаключенных он был красным, у криминальных элементов – зеленым, у антисоциальных – черный, а у Свидетелей Иеговы – фиолетовый. Также каждый заключенный имел идентификационный номер. Большинство олдернских номеров начинались на 16 или 17. Это означало, что они принадлежать к Neuegamme. На самой низшей ступени иерархии заключенных стояли русские.

Цифры погибших в лагере Силт колеблются от 100 человек до 700 - по разным источникам. Однако, как утверждают исследователи, количество умерших насильственной смертью крайне малочисленно.

Таковы были результаты оккупации островов. Для одних она была лишь практически незаметным неудобством, а для других – еще одним адским кругом, без права на жалость и сострадание.

Городовой Санкт-Петербурга, начало 20 века.

Полиция Российской Империи начала 20 века.

Как и сегодня, сто лет назад российская полиция не пользовалась уважением в обществе, была слабо оснащена технически, брала взятки и привлекала людей, которые не могли себя найти больше ни в одной профессии. Все это привело к тому, что в Февральскую революцию они решили не охранять престол и просто разошлись по домам. О том, что представляла из себя полиция Российской империи в начале ХХ века, рассказывается в исследовании историка Анастасии Дунаевой «Полиция Московской губернии в начале ХХ века: условия службы и материальное положение» («Новый исторический вестник», № 19, 2009).

Революция 1905–1907 годов показала остроту не только аграрного и рабочего вопросов, но и проблем материального обеспечения, обучения и службы тех, на ком и держалась Российская империя — прежде всего, полиции.

Декабрьское вооруженное восстание московская полиция встретила фактически безоружной. 12 декабря генерал-губернатор Ф.В. Дубасов распорядился немедленно вооружить городовых московской полиции ружьями из артиллерийского склада и патронами. Новый градоначальник А.А. Рейнбот, вступивший в должность в начале 1906 года, в своем отчете сенатской ревизии писал: «При ближайшем ознакомлении оказалось, что полиция не только не обучена, но почти безоружна. Так, имелись на вооружении однозарядные ружья Бердана, и то выданные лишь в декабре по приказанию генерал-адъютанта Дубасова; на 4 тысячи городовых имелось 1332 револьвера старой системы Смита и Вессона (то есть на трех полицейских — один пистолет), большинство коих в неисправном виде, а также ни к чему не пригодные шашки по 2 рубля 20 копеек штука. Околоточные надзиратели, за исключением нескольких, запасшихся конфискованным оружием, револьверов не имели. Такое вооружение было в ту минуту, когда полицию расстреливали на улицах из револьверов самых последних систем, когда полиция ходила каждую ночь на обыски и аресты, заведомо зная, что зачастую встретит жестокое вооруженное сопротивление».

Для вооружения городовых Рейнбот приказал выдать приставам деньги в виде наградных и купить на них 900 револьверов системы Нагана и патроны к ним. Фактически губернатор был вынужден пойти на служебный подлог, чтобы вооружить полицейских.

Описывая условия службы полицейских чинов, Рейнбот отмечал, что большим подспорьем для них служат подарки от обывателей. Он подразделил их на «подарки со сделкою с совестью и на подарки со сделкою с самолюбием». «Карая жестоко первые, волей-неволей пришлось мириться со вторыми, глубоко укоренившимися в Москве, контроль над которыми совершенно невозможен», — признавал градоначальник. Он предпринял жесткие меры к взяточникам: «Целый ряд был мною уволен за некорректность в денежном отношении. Но, к сожалению, оклады, установленные штатами, столь мизерны, что не могут удовлетворить самым насущным потребностям жизни интеллигентной, хотя бы даже немногочисленной, семьи», — подытожил Рейнбот.

Зарплаты нижних полицейских чинов в то время были 20–30 рублей в месяц, что было ниже, чем у квалифицированных рабочих. Размеры окладов правоохранителям были установлены в начале 1860-х годов и с тех пор не повышались.

Полиция финансировалась по остаточному принципу, денег не хватало даже на элементарные нужды — на канцелярские принадлежности, форму и разъезды. Московский губернатор В.Ф. Джунковский в отчете за 1906 год указывал: «Неимение же свободных денег обращает их к незаконным поборам, например за прописку паспортов. Роняя свою честь, они роняют в то же время достоинство и авторитет правительственной власти. Есть только один способ исправить положение: издать для полиции новые штаты, согласованные с возросшей повсеместно дороговизной жизни и размерами служебного труда».

Джунковский в 1907 году внес свои предложения по реформе полиции, однако в правительстве их положили «под сукно». Единственное, что смог «пробить» московский губернатор, это расширение перечня ситуаций, когда полицейским могла быть выплачена премия.

Вот несколько случаев, которые Джунковский приводил в качестве примера выплат премий. «9 декабря 1908 года близ станции «Нара» от трактира Матвеева была угнана запряженная в сани лошадь, принадлежащая крестьянину Николаю Оськину. Полицейский сторож села Наро-Фоминского Зиновьев получил сведения о происшедшем, на другой лошади Оськина немедленно бросился за конокрадами, настиг их в трех верстах от «Нары» и задержал. За проявленную сторожем Зиновьевым находчивость, быстроту и смелость действий объявляю ему благодарность и назначаю награду 10 рублей». «19 мая 1909 года, объявляя «спасибо» за молодечество городовому Воскресенской команды Егорову, зарубившему шашкой появившуюся в городе бешеную собаку, предложил своей канцелярии выдать тому в награду 3 рубля».

Однако в том же 1909 году сумма, предназначенная для выдачи наград и пособий наиболее нуждающимся и отличившимся по службе полицейским чинам, была сокращена вдвое. Так правительство решило превентивно пресечь возможные злоупотребления при выдаче премий.

В 1910 году, в очередной раз докладывая императору Николаю II, что «бедственность положения некоторых чинов полиции принимает совершенно нетерпимые размеры», Джунковский привел в пример ситуацию на одной из крупнейших фабрик в России — Богородско-Глуховской мануфактуры. Ежегодный дефицит средств на содержание полицейской канцелярии составлял там 1300 рублей, и губернатор отдал приказ брать по 10 копеек за прописку каждого паспорта, «хотя таковой сбор и не предусмотрен законом». Николай II наложил резолюцию на донесение Джунковского: «Такое положение не подымает престижа власти».

На отчете за 1912 год напротив замечания Джунковского, что «все чины полиции ожидают лучшего времени, когда реформа улучшит материальные условия их жизни, граничащие ныне с крайней бедностью», Николай II написал: «Надеюсь, очень скоро».

Низкий социальный статус полицейских, маленькие оклады привели к тому, что на службу поступали люди, которые не были способны ни на что другое. В начале 1900-х годов только 3% всех полицейских начальников имели высшее образование и 21% — среднее. Среди нижних чинов около половины были вообще с образованием в один-два класса. Ситуация со становыми приставами и урядниками была еще более плачевной: некоторые из них едва умели читать. Большинство полицейских были бывшими солдатами, не получившими продвижения и уволенные из армии.

А. Хвостов, занимавший пост министра внутренних дел с 7 июля по 16 сентября 1916 года, на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии после Февральской революции показал, что собирался провести закон о новых штатах полиции помимо Думы по 87-й статье Основных законов. «Штаты полиции лежали в Думе много лет, — рассказывал бывший министр, — они там застряли, и я застал Министерство внутренних дел в таком положении, что полиции почти не существовало. Чины полиции прямо убегали. В Петрограде в 1916 году 60% городовых было в отлучке. Исходя из этого, я пришел к заключению, что вся полиция может разбежаться, так как оклады действительно ничтожны».

Последнему министру внутренних дел А.Д. Протопопову удалось провести закон о реформе полиции через Совет министров 30 октября 1916 года. Поводом для этого стала забастовка полицейских в Москве. Но было поздно: через три месяца в Петрограде началась Февральская революция, и лишь 2–3% полицейских решились в те дни продолжать свои обязанности. Остальные тихо разошлись по домам.