discussio
Литература – это то единственное, в чем я более-менее сведущ. Конечно, это мнение вытекает только лишь из моего мироощущения и не является истиной в последней инстанции. Так или иначе, когда заходит разговор о книгах, я молчу, улыбаюсь и только иногда подаю признаки жизни фразами «да, читал» или, «нет, не слышал». Случалось мне срываться, выходить из темного угла и защищать «интеллектуальный вид развлечения», хотя я его таковым и не считаю. Последний такой раз произошел не далее, чем полгода назад. Тогда один из новых знакомых завел речь о вреде литературы. Юноша (такая характеристика ему подходит больше из-за морального развития, нежели по возрасту) настаивал, что каждого автора следует цензурировать, а порой и по несколько раз. Одним из его главных аргументов был Заратустра. И влияние оного на взгляды небезызвестного Адольфа.– Что ж, – начал я, – давайте же убьем всех особей женского пола.
Непонимающие глаза визави попытались обрести дар речи и выплеснуть свое негодование в словесной форме.
– А чему тут удивляться? Елена Троянская, Брунгильда, Клеопатра в конце концов. Давайте окунемся в историю и сопоставим цифры, факты. Вопрос животрепещущий и оттого нуждается в скрупулезном изучении.
– Вам это надобно, а мне – нет, – парировал собеседник.
– Удобная позиция. По одной книге, по одной теории, причем недостоверной, вы намереваетесь всех и каждого в отдельности, героя и автора, уложить на прокрустово ложе. Кто, позвольте, вам предоставил такое право?
– Это моя точка зрения. Ни больше, ни меньше. Сколько лжепророков было придумано и возведено на пьедестал? Сколько фантазеров отравили счастливую жизнь людей своими экзистенциальными кризисами и философскими измышлениями?
– Вы обвиняете творцов в том, что их не поняли? Если так, то даже развивать эту тему не имеет никакого смысла, – ответил я с натянутой улыбкой.
– Разве они пишут не для того, чтобы их понимали?
– А для чего пишут художники? Музыканты? Поэты? Для чего изобретают новую технику?
– Для денег? – ответил он вопросом на вопрос.
– Отнюдь. Порой для человека нет иного способа справиться со своими внутренними демонами, кроме как облечь их в слова, ноты и мазки.
– Лавкрафт и Гоголь, я полагаю.
– Не только.
– Так давайте же вспомним Воннегута, – с иезуитской улыбкой выпалил он. – Разве не должны отвечать создатели за свои творения?
– Позвольте встречный вопрос. Должен ли отец отвечать за своего ребенка?
– А это тут причем?
– Ответьте, пожалуйста, – настаивал я.
– До определенного возраста, разумеется.
– То есть, по достижению двадцатилетнего возраста чадо уже самостоятельно, и родитель более не отвечает за него?
– Вы клоните к тому, что творцы – это те же родители? А их творения…
– Именно, – вклинился я, – это их дети. Пусть и не всегда имеющие физическую оболочку. И как только творение выкатывается, выходит, вылетает из душной мастерской, мастер уже не несет ответственности за него.
– Таким образом, по вашему же убеждению, – он указал на меня, – можно создать откровенный призыв к геноциду и остаться в чистых белых перчатках?
– Равно как и можно воспитать убийцу и не понести за это никакого наказания.
– А как же совесть?
– Это уже предмет другой дискуссии. То, что остается в сердце Виктора Франкенштейна, никак не касается наблюдателей.
– Однако. – Подвел собеседник итог нашего разговора. – Есть пища для размышлений.
– И это мы еще не углубились в манхэттенский проект, – улыбнулся я.
– Думаю, на данном этапе у нас есть более важные дела.
– Разумеется, – согласился я.
Весьма довольные собой и беседой, мы отправились за рабочие места. Нас ожидал тест Тьюринга.
Конец.
