галилео (сообщество)

Сколько стоило повесить пирата?

С XII века Абердин имел статус королевского города (Royal Burgh), что автоматически давало ему право вести международную торговлю. Поначалу в качестве места для якорной стоянки использовали устье реки Ди, однако в 1136 году король дал торговцам разрешение заходить в городскую гавань, уплатив для этого соответствующую подать. Естественно, что вокруг торгового порта кружили пираты, более того – на портовых базарах в изобилии продавалось награбленное, а местные жители сами охотно промышляли морским разбоем, отчего многие торговые корабли были оборудованы, помимо прочего, и для пиратства. В XIV веке большая часть легальной торговли Абердина велась с другими шотландскими городами и Англией, однако также существовали торговые контакты с Голландией, а также ганзейскими городами, как правило – с Любеком, Гамбургом и Данцигом. Основными статьями экспорта были лосось и шерсть.

В те времена навигационные инструменты были довольно примитивными. Торговые корабли плавали группами или в сопровождении конвоя, но риски все же были велики – могла налететь буря, лоцман мог ошибиться, могла вспыхнуть «захваченная» с берега чума. А еще были пираты. Торговые корабли, обычно находившиеся в плавании год и более, и, как правило, имевшие только квадратные паруса, очень зависели от сезонных перемен направления ветра в Северном море и на Балтике. Поэтому случалось так, что судовладельцы узнавали о потере своих кораблей лишь спустя много месяцев.

Каперство было легальной формой пиратства, поскольку суда и их грузы захватывались от имени правительства. Теоретически такая практика была предусмотрена только для военного времени и против неприятельских кораблей, но на практике подобный метод имел гораздо более широкое распространение. Если у капитана был каперский патент, он мог осуществлять пиратскую деятельность, руководствуясь законом. Нападение на корабль и его захват в случае, если у капитана не было надлежащих бумаг, рассматривались как серьезное преступление, за которое полагалась смертная казнь. Подтверждение собственности было еще одним способом узаконенного пиратства, и капитаны по прибытии в порт немедленно отправлялись в магистрат, чтобы получить документ о праве собственности на новый корабль.

К середине XIV века абердинское пиратство так разгулялось, что муниципалитету пришлось учредить специальную должность комиссара по вопросам денежных компенсаций пострадавшим от морского разбоя (особенно много жалоб исходило от торговцев из Фландрии). В конце столетия функции наместника на севере исполнял граф Мара, а его советником по правовым вопросам был градоначальник Абердина Роберт Дэвидсон, который, помимо прочего, держал таверну и был крупным торговцем вином. И именно в годы правления этого тандема наблюдался пик пиратской активности. Все чаще и чаще голландские купцы напрямую указывали на участие наместника и градоначальника в темных делишках, однако никаких прямых улик против них не было. В 1409 году два английских торговых корабля «Мэри» и «Томас», принадлежавшие лорду-мэру Лондона Ричарду «Дику» Уиттингтону, были захвачены шотландскими пиратами, и Роберт Дэвидсон, безусловно, принимал участие в нападении как минимум на «Томас», груз с которого он впоследствии продал в Амстердаме.

Здесь нужно отметить, что процесс над пиратами мог быть весьма затратным делом для муниципалитета. Так, например, сто лет спустя, в 1596 году, градоначальник и городской совет судили четырех человек, захвативших судно, шедшее с Бернтайленда в Файфе, его груз и команду. Вскоре после захвата их удача закончилась, судно попало в шторм и было выброшено на берег в Кромарти, севернее Инвернесса. В конечном счете пиратов схватили и доставили в Абердин, где их должны были судить за счет городской казны. Расходы оказались довольно значительными по тем временам – в них входила стоимость лошади о плата вооруженного сопровождения для перевозки заключенных, различные юридические расходы, строительство виселицы (обошедшейся в 3,5 фунта стерлингов), оплата услуг палача и ужин для заседавших на суде офицеров (еще 4 фунта стерлингов). Роберт Брюстер, Эндрю Браун, Джон Джексон и Роберт Лэрд были повешены на специально построенной виселице рядом с блокгаузом в абердинской бухте.

Вернемся, однако, на сто лет назад. Голландцы и Ганзейский союз наложили эмбарго на шотландские товары, в том числе и на шерсть из Абердина, а некоторые члены Ганзы настаивали на том, чтобы Дэвидсон прибыл в Париж, где должен был состояться независимый судебный процесс. При этом ему давалась полная гарантия личной безопасности по дороге на процесс. Однако ловкий градоначальник как-то сумел сговориться с французами, в результате чего французы фактически закрыли дело против него. А городской совет Абердина, полностью лояльный Дэвидсону, еще и направил в Данциг издевательскую ноту, в которой утверждалось, что все дело против градоначальника является сфабрикованным, и во всем виноваты сами голландцы. В довершение всего городской совет Абердина требовал от Ганзы… денежную компенсацию за тяготы и унижения, которые понес Дэвидсон в ходе разбирательства.

С годами шотландское пиратство, естественно, никуда не исчезало – напротив, в XVI веке, особенно во второй половине, обострилась англо-шотландская вражда на морях, в результате чего по обе стороны границы выдавалось большое количество каперских патентов. Этим, естественно, пользовались морские разбойники, и пиратство, замаскированное под каперство, обострилось до такой степени, что стало предметом разговора в приватной переписке между Елизаветой I и Марией Шотландской. В частности, английская королева жаловалась на большие потери, которые несли валлийские и английские купцы от нападений шотландских пиратов. Пират Роберт Паттерсон из Данди выгодно продал в Абердине древесину, рангоутное дерево, бочки, канаты и якоря с норвежского корабля, который он захватил. Градоначальник сначала-было посадил пирата в каталажку, но потом, взвесив все «за» и «против», отпустил и позволил дальше сбывать награбленное при условии, что тот даст расписку, в которой укажет, что ни один норвежец не пострадал, а муниципалитет доброго города Абердина не имеет никакого отношения к морским бесчинствам. Тем не менее, все было ясно, откуда растут ноги, и в 1573 году, устав это терпеть, Тайный совет Шотландии издал указ городскому совету Абердина арестовать стоявшее в гавани голландское судно, захваченное знаменитым пиратом Халкерстоуном. В противном случае Тайный совет грозился самих магистратов объявить преступниками и пособниками морских разбойников (что, в сущности, соответствовало истине).

Впрочем, абердинцам везло не всегда, и порой в роли жертв оказывались они сами. Например, в 1673 году корабль «Лион» возвращался в Абердин из Франции, везя ценный груз, и был внезапно атакован голландским кораблем у побережья Англии. Голландцы, захватившие судно, выгодно продали груз, а за его хозяина, взятого в плен на борту, выручили серьезный выкуп в размере 145 фунтов стерлингов. Впрочем, это уже было время заката европейского пиратства, которое, в погоне за большей прибылью, сдвинуло свой фокус на более теплые воды Нового Света.

Автор: Александр Свистунов

Группа автора: https://vk.com/lacewars

Как производятся медицинские гели небольшими партиями.

Помните гель, которым вам мажут живот во время УЗИ? Это довольно интересная полимерная конструкция, которая продумана так, чтобы обеспечивать звукопроводящую среду и при этом минимум побочных шумов для аппарата. Аналогично — гель для ЭКГ, только там среда электропроводная. Технически эти гели не очень сильно отличаются от ряда гелей для аппаратной косметологии и для других узкоспецифических медицинских задач. Например, есть гели, которые сделаны так, чтобы максимально проникать через кожу (эпидермальный слой), они служат транспортом для медикаментов во время, например, процедур ультразвуковой обработки горла у отоларинголога. 

Мы делаем такие специфические вещи в России уже примерно 20 лет. Сейчас я покажу старое мелкосерийное производство и расскажу про ряд его особенностей. Ещё у нас есть тоннажное производство для медицины, куда современнее по оборудованию, но там как раз заказы более стабильные и не требуют перестройки линий каждый день. А вот когда нужно 50 флаконов определённого геля на год для решения одной редкой медицинской задачи — это к нам. Давайте начнём. 

Основной компонент гелей — вода. В неделю мы выпускаем на производствах примерно 50 тонн готовой продукции и тратим около 150 тонн воды. В воде главное — правильная подготовка. Один только обратный осмос уменьшает выходную массу на 2/3. В нашем случае деионизированная вода проходит несколько стадий. Для любого продукта основные этапы одинаковы: это предварительная очистка от наиболее явных вещей, затем угольный фильтр для крупных посторонних молекул и механических частиц, потом смоляные фильтры. В итоге очищается от солей и железа. Затем мембраны обратного осмоса для мелких молекул, которые размером меньше микрона. 

Затем вода идёт в накопительный бак.

Нам нужна диэлектрическая вода, поэтому есть ещё один фильтр уже непосредственно перед использованием воды в рецепте геля. Это на тот случай, если при хранении или транспортировке по производству что-то добавится. Качество воды мы оцениваем по отсутствию подвижных ионов (проводимость очень маленькая). Поэтому кроме биологических методов мы банально контролируем её проводимость — нужно до 10 микросименс на сантиметр. Хотя мы стараемся максимум 2–3. 

Фильтры мы пробовали несколько лет назад регенерировать самостоятельно, но в итоге отказались от этого процесса и отдали внешней компании. По мере загрязнения фильтров они просто привозят новые. 

Из воды, полимера и ещё нескольких компонентов делается основа геля. На фотографии выше — ёмкость с набухающим полимером. Подготовка суспензии — это набухание второго основного компонента кроме воды — полимера, который образует эту гелевую массу в любом случае. Чаще всего речь про полиакрилаты для медицины. Мы используем их подвид — карбомеры с длинными молекулами. Китайские гели делают на более дешёвых полиакрилатах, они менее равномерные. Ближе к концу процесса суспензия может выглядеть так.

Затем в полученную основу добавляются другие вещества. Чтобы добиться их равномерности распределения в геле, используются вот такие реакторы (у нас они здесь от 50 до 200 кг).

В реакторах идёт смешивание жидкостей. Этот процесс длится 3–4 часа. Чем лучше состав компонентов (качественнее полимер) и чем правильнее и дольше идёт процесс в реакторе, тем равномернее получается гель. Чем равномернее гель, тем меньше шумов и потерь, например, во время УЗИ. 

Каждая операция учитывается в ERP и контролируется. На каждом рабочем месте есть либо планшет, либо компьютер с запущенной ERP.

У нас очень важен контроль того, что происходит на линии, контроль очистки; производство постоянно перестраивает процессы, потому что готовятся 25-килограммовые и 50-килограммовые партии редких вещей для косметологии. А вот те же гели для глаз (в частности, «Блефарогель») делаются на другом производстве тоннами: там куда меньше ручных операций, и вместо 150 наименований продукции всего около десятка. Финал изготовления — фасовка по флаконам. 
В текущей ситуации из 700-килограммового реактора через шланг с помощью шнекового насоса передается в накопитель и, соответственно, фасуется. Приезжают флаконы.

В них опускаются экструдеры.

Флаконы наполняются и едут на укупорку.

Затем оклейка этикетками.

Затем готовая продукция проходит выборочный контроль качества, сохраняются арбитражные образцы, и всё это едет на склад. Но есть нюанс.

Линия китайского производства (других на рынке нет), поэтому её часто приходится чинить прямо во время работы. Соответственно, ящик с инструментом даже не закрывается и не уносится, стоит он под столом у операторов. 

На всей площади производства стоят УФ-лампы: ночные — открытые, дневные — в корпусе с ротационной вентиляцией.

В чистой зоне нужно одеться в защитный костюм, переодеть обувь и наступить на липкий коврик перед входом. 

Мы используем разные дезинфицирующие средства. Нужны индикаторы, по которым можно определить, правильную ли концентрацию дезинфицирующих средств мы приготовили. 

Индикатор опускается в среду, засекается время на секундомере, вынимается, сравнивается цвет. Важные вещи для гигиены крепятся над раковинами.

Склад — уже более простая по допуску зона, здесь можно ходить в обычной сменной одежде (но не уличной).

Это подсобка, где стоят механизмы перекачки пропиленгликоля на производство.

Вот как это выглядит на производстве через стену.

На выходе из этого помещения также делается микробиологический анализ воздуха. В холодильнике хранятся образцы и реактивы.

Вот здесь делается взвешивание.

Есть своя разработка. Основная лаборатория в другом месте, но на производстве есть небольшая лаборатория по замеру данных готовой продукции и контролю качества. Основная лаборатория — примерно 50 квадратных метров (сейчас расширяем), «контрольная» — примерно 15.

И есть офис с кучей разных образцов.

Производство загружено равномерно, сезонов нет. Когда нет текущего заказа, работаем в склад, но всё равно почти всё сразу разбирают. 

В этом здании мы уже почти 5 лет. Самому производству 20 лет. Всё это начиналось из лаборатории при Институте медицинских полимеров. При Минздраве. В этой лаборатории были сделаны первые разработки продукта — ультразвуковых гелей. Медики сошлись с полимерщиками. Тогда это было редкостью. Была перестройка, и тут уже не приходилось выбирать, чему ты там училась в университетах. Нужно было перестраиваться и работать. И вот они пошли, пошли, выросли до такого предприятия, которое, в принципе, конечно, не монополист в России, но очень долгое время наш гель был уникален по ряду важных для медицины показателей. Он и сейчас очень хорош, но сейчас очень много производителей другого типа, в частности, дешёвых аналогов на менее качественном китайском сырье. У нас очень тщательно проводится разработка рецептуры, используются только европейские компоненты и сырье, и поэтому он может быть, конечно, для потребителя чуть дороже. Поначалу мы и на отечественном полимере работали, но это было нечто. Питер производил и Нижний Новгород. Это все полиакрилаты отечественного производства, но это совсем не то. Потом очень быстро мы, когда стали более кредитоспособными, стали покупать, конечно, основные компоненты уже в Европе. Пробовали Индию, Азию, в частности, Тайвань — не подходят. Нас очень волнует качество сырья и стабильность этого качества. А они, бывает, хулиганят. Европа же поставляет стабильно.

Безумный проект, по перекройке карты мира.

Слова, сказанные Герценом в "Былом и думах" о несбывшемся мечтании даровитого русского архитектора А.Л. Витберга, справедливо будет отнести к его немецкому коллеге, жившему сто лет спустя, - Херману Зергелю (1885 - 1952). Масштабам его замыслов, обнародованных в конце 1920-х годов, могли бы позавидовать даже авторы проекта переброски северных рек в СССР. В задуманном им чувствовался размах гения. Он творил новые миры с той же легкостью, с какой Пикассо рисовал картины: извлекал из пучины вод тысячи квадратных километров земли, озеленял Сахару, заливал водой пол-Африки, электрифицировал всю Европу. Если бы его планы сбылись, они стали бы настоящим памятником прогрессу, идея которого вот уже второй век горячила умы интеллектуалов. Однако если бы они сбылись, произошло бы тягчайшее преступление против нашей планеты. Еще никто не решался стереть с карты мира целое море.

По воле архитектора, все Средиземное море превращалось в строительную площадку. Все начиналось у Геркулесовых Столбов. Здесь взгромождалась плотина, на постройку которой требовалось почти в 4000 раз больше материалов, чем ушло на пирамиду Хеопса. Эта плотина длиной 35 километров и высотой до 300 метров отгораживала Средиземное море от Атлантического океана. Венчала ее башня, вознесшаяся на четыре сотни метров. Ее спроектировал Петер Беренс, один из ведущих архитекторов школы "Баухауз". Она была на 70 метров выше, чем строившийся тогда небоскреб "Эмпайр-Стейт-Билдинг".

Другая плотина, поменьше, перекрывала Дарданеллы (или в одном из вариантов соединяла Сицилию с Африкой). Море оказывалось закупорено. А уровень Средиземного моря поддерживается лишь за счет притока вод Атлантического океана. Если возвести плотину на их пути, море обмелеет, отдав свою территорию человеку.

Зодчий, главным строительным материалом которого стал рельеф, намеревался понизить уровень Средиземного моря на две сотни метров. Общая площадь моря сократится на 20%, зато между Европой и Африкой появится "ничейная полоса" площадью около 600 тысяч квадратных километров - огромный целинный простор, равный Франции и Нидерландам, вместе взятым. Соединившись, Европа и Африка постепенно превратятся в один экономический и хозяйственный регион - Атлантропу.

В те годы все мечтали о новых глобальных проектах. На востоке Европы строили "новый мир", в Центральной Европе - "новый порядок", в Северной Америке насаждали "новый экономический курс", а к югу от Европы из пучины вод должен был показаться новый континент - Атлантропа.

В устьях рек и проливах планировалось построить восемь электростанций - самой мощной была бы, конечно, Гибралтарская ГЭС. Каждую секунду 88 тысяч кубических метров воды вращали бы турбины, вырабатывая электроэнергию для всей Европы. Гибралтарский пролив, восхищенно писал Зергель, "это почти двенадцать Ниагарских водопадов. Природа вершит это многие тысячи лет, а человек даже не пытается воспользоваться". А ведь "запасы угля спустя несколько столетий будут исчерпаны!" Станция мощностью 50 тысяч мегаватт - вот он, новый образ Геркулесовых Столбов, несущих свет Европе.

На первый взгляд, эта фантазия архитектора, возомнившего себя географом, экономистом и политологом, достойна присутствия разве что на страницах романов Жюля Верна и Герберта Уэллса. Однако она увлекла многих его коллег - тем более что была осуществима. Перечень специалистов, помогавших Зергелю, читается, как справочник "Кто есть кто в истории архитектуры": Петер Беренс, Ханс Пельциг, Фриц Хегер, Эмиль Фаренкамп, Эрих Мендельсон, Корнелис ван Эстерен...

Если обратиться к традиционной для того времени лексике, это был триумф человеческой воли, бросившей вызов Природе. И вызов был брошен вовремя. Двадцатые годы минувшего века стали благодатным временем для утопий. Все, что прежде считалось невозможным для человека, теперь было позволено: в архитектуре, технике, науке, политике - и от утопий страдали уже не только народы, партии или общественные классы, но и природные феномены.

Любые утопии живут либо нашими надеждами, либо страхами. Первая мировая война не принесла в Европу стабильности. Сразу по ее окончании стали назревать кризисы. Многие со страхом смотрели в будущее, ожидая повторения бессмысленной бойни. А вот надежды других на "мир во всем мире" питали и такие проекты, как "Атлантропа". Вместо войн за жизненное пространство Зергель предлагал европейцам расширить его сообща, не истребляя ради новых "житниц Европы" целые народы, а осушая моря и орошая пустыни.

Эти же проекты призваны были раз и навсегда покончить с проблемами, одолевавшими европейцев, в числе которых назывались социальные и межгосударственные противоречия, перенаселенность Европы, безработица, нехватка территорий, а также наметившийся дефицит энергоресурсов, что грозил остановкой фабрик, заводов и транспортных систем. Европа нуждалась в неисчерпаемом источнике энергии. Так родился необычный геополитический проект. Зергель, словно Христос, обещал "исцелить всех страждущих". Гибралтарская ГЭС могла вырабатывать сказочное количество тока. На дне Средиземного моря хватило бы места для строительства сотен новых крупных городов и организации многих тысяч фермерских хозяйств. Однако секрет изобилия заключался в коллективном, добрососедском сотрудничестве всех европейских стран - ни одна из них в одиночку не могла справиться с проектом "Атлантропа". Если европейцы хотят жить в достатке, без кризисов, им надо научиться жить в мире - такова была утопия технократа Зергеля. С объединением Европы отойдут в прошлое бесконечные конфликты и войны между народами, населявшими ее.

Все это говорилось за несколько лет до начала Второй мировой войны. Но правительства европейских стран были равнодушны к доводам и призывам. Пророков не слушают, даже если они вещают от имени модной религии прогресса. Ну а мечту о "единой Европе" - в этом убедились современники Зергеля - проще решать, объявляя войну соседям. Но как же родилась идея Атлантропы?

В свое время Зергель был поражен, прочитав в одной из книг Герберта Уэллса ("The Outline of History") о том, что во времена неандертальцев Средиземное море-де полностью пересохло, перегороженное цепью гор в районе Гибралтара и лишь после таяния ледников бассейн его вновь наполнился водой. Сегодня слова Уэллса вызовут скептическую улыбку у географов, но Зергель безоговорочно поверил в этот рассказ.

Особой популярностью проект "Атлантропа" начал пользоваться после 1929 года, когда разразился экономический кризис, и миллионы людей вмиг стали безработными, а то и бездомными. Проект обещал постоянную работу множеству людей на десятилетия вперед, и с каждым годом объем работ только увеличивался.

Нужно было строить новые города, перестраивать старые, прокладывать линии электропередачи, автомобильные и железные дороги, рыть каналы, добывать полезные ископаемые на бывшем дне моря. И сколько еще найдется дел на расчищенной от волн земле?

Период экономического кризиса на рубеже 1920-1930-х годов был временем мегаломании. Проект Гибралтарской плотины и осушения Средиземного моря - не первый и не последний.

В начале тридцатых годов немецкие инженеры мечтали осушить еще и большую часть Северного моря. Предлагалось возвести две огромные дамбы: одну - между Дувром и Кале, а другую - между восточным побережьем Англии и западным берегом Ютландии. Если бы проект был реализован, территория Германии значительно увеличилась бы. Площадь новых земель, завоеванных для Рейха не военными, а строителями, равнялась бы площади Швейцарии и Австрии, вместе взятых. Впоследствии власти страны предпочли все же воевать, и история пошла другим путем.

А вот в Нидерландах подобный проект удался. В 1927-1932 годах здесь отгородили от моря залив Зейдер-Зе, обнеся его дамбой, протянувшейся на 30 километров. Образовалось пресноводное озеро Эйсселмер площадью 220 тысяч гектаров. Позднее часть его осушили, и земли, отнятые у моря, превратились в пастбища и поля. На этом фоне не такими безумными казались планы Хермана Зергеля. Наоборот, они разрешали многие жгучие проблемы современности. Именитые архитекторы соглашались даже бесплатно помочь ему в "архитектоническом оформлении новых территорий". Светила европейского модерна вычерчивали "идеальные города" будущего, что вырастут на равнинах, вознесшихся из пучины вод, или заново планировали облик крупнейших европейских портов - Генуи, Неаполя, Мессины, оказавшихся вдали от моря.

Сам Зергель немало размышлял о том, как вдохнуть жизнь в старинные города, "севшие" по его воле "на мель". Так, обводной канал длиной в несколько сот километров возвращал Венеции море. Город сохранял средневековый колорит. Жизнь его, как встарь, отражалась в зеркале вод. Речные трамвайчики - вапоретто, - подчиняясь фантазии немецкого творца, все так же курсировали по своим маршрутам, а гондольеры, "при свете Веспера" распевая "Торкватовы октавы", по-прежнему ловко сохраняли равновесие, какой бы шаткой ни была почва под их ногами. Но шатким, иллюзорным было благополучие всей Венеции, видимость которого создавало раскинувшееся неподалеку водохранилище. Оно не давало пересохнуть каналам, подобно тому, как машины, спрятанные за сценой, не дают замереть жизни на театральных подмостках.

Архитектор, правивший судьбами мира, как Бог, мог предложить им лишь два варианта: переселиться в новые города - все эти "Нью-Генуи" и "Нью-Мессины", которые будут построены вдоль новой береговой линии, либо все так же жить в старинных городах, ставших музеями под открытым небом, но жизнь будет пульсировать в стороне от них.

Сам же он все развивал свои фантазии, вмешиваясь в геополитику, как в геологию, и пуская весь прибыток территорий, доставшихся вследствие мелиорации марины, на строительство новой империи (архитектура дамб и мостов, надо полагать, была для него теперь мелка). Африка и Европа навязчиво сливались в одно целое, стягиваемые шнурами автомобильных и железных дорог, как рыхлое тело - корсетом. Новая часть света - Атлантропа - была по-настоящему велика, чтобы бросить вызов и Америке, и Азии.

Зергель писал, что мир будет разделен на три огромные части, "три великих А": Америку, Азию, Атлантропу. Лишь соединив интеллектуальный потенциал Европы и сырьевые ресурсы Африки, удастся противостоять финансовой мощи Америки и людским резервам Азии.

Ради этой славной цели миллион рабочих круглые сутки в четыре смены возводил бы великую дамбу. Кстати, архитектор, готовый командовать такой армией строителей, даже не задумывался над тем, как доставлять их на стройплощадку, как организовать их питание, снабжение, проживание. Все это - мелочи перед задачами планетарных масштабов. Свою армию он - одно интервью - навербует из безработных или - нет, нет, скажет в другой раз, - здесь будут работать заключенные. Так на другом конце Евразии, у Геркулесовых Столбов, возникнет призрак ГУЛАГа, а рабочий лагерь под Гибралтаром будет все больше напоминать Дмитровлаг.

А куда, к слову, переселят жителей затопленных районов Заира? Автора проекта не интересовал этот вопрос. Он лишь жестко заметил:

"Если белые собираются надолго завладеть Африкой, то черных должно быть не намного больше, чем их".

Африка была для него пространством без народа, пустым местом, которое следовало заселить европейцами. Гениальный визионер был все-таки человеком своего времени.

Как это часто бывает (свежий тому пример - нефтепровод на берегу Байкала), работу над проектом приостановили вовсе не протесты местного населения, весь уклад жизни которого мог пострадать по прихоти одного технократа. Все решила власть. Мудрый, незаменимый правитель. Гитлер.

Поначалу Зергель рассчитывал на помощь нацистов, завязывая нужные контакты в гитлеровской верхушке и знакомя ответственных лиц с планами будущей новостройки. Однако в Третьем рейхе скоро охладели к этому проекту. Нацисты не пылали стремлением "на века вперед канализировать тягу к военным авантюрам и преступлениям, заставив европейцев вовсю строить и строить", писал немецкий историк Вольфганг Фойгт, автор книги "Атлантропа. Сотворение мира в Средиземноморье. Одна архитектурная мечта современности". Конечно, Гитлер, как и Зергель, тоже любил поговорить о "расширении жизненного пространства". Но там, где один мечтал сразиться с морем на юге, другой хотел отобрать плодородные земли на востоке, "не по чину" занятые славянами.

К этому прибавились идейные конфликты Зергеля с наци. Он был пацифистом и открыто надеялся, что совместное возведение плотины примирит европейцев. Однако вожди НСДАП меньше всего хотели слушать миролюбивого визионера, звавшего лишь на бой с Природой, но не с людьми. Справедливости ради, следует признать, что и попытка осушить Средиземное море могла бы обернуться такой же крупной - только экологической - катастрофой, как окончательное решение всех проблем, предложенное нацистами.

И наконец, о личном. По нюрнбергским законам о чистоте расы, Зергель осквернил арийскую кровь, ведь его жена, Ирена, с которой он не желал расстаться, была наполовину еврейкой. Опять судьбами мира - "будущим Атлантропы" - собирались манипулировать сионские мудрецы и дщери! Позднее, в разгар Второй мировой войны, Зергелю запретят даже публиковать статьи, превратив Атлантропу в еще одну крамольную мечту человечества.

Немало видных промышленников поддерживало крупный и очень прибыльный инвестиционный проект - застройку жильем и заводскими корпусами, транспортными системами и коммуникациями пустыря размером с Францию и Нидерланды.

И мало кто думал тогда о сбережении природы или угрозах ей, исходящих от человека. Да и сам Зергель не задумывался об изменениях климата, которые вызовет быстрое высыхание моря, омывающего Европу, о дальнейшем наступлении Сахары, о тектонических процессах, что произойдут, когда нагрузка на земную кору - пресловутая "толща вод" - исчезнет. Наконец, его даже не заботило, что он отвоюет у моря не тучный чернозем, а бесплодную землю, до омертвения пропитанную солью. На этой земле вместо полей и пастбищ найдется место разве что асфальту дорог, техническим коммуникациям, заводам и фабрикам.

Мы крепки задним умом. Теперь-то мы знаем, что сооружение Гибралтарской плотины приведет к экологической катастрофе невиданных масштабов. Резко уменьшится количество воды, испаряющейся с поверхности Средиземного моря, а значит - и осадков во всем регионе. Одна засуха спешит сменить другую. Уровень грунтовых вод тоже резко падает. Целинные земли, отвоеванные у моря, превращаются в пустыню. Мало того! Катастрофа будет не региональной, а мировой.

"Ведь средиземноморская вода не может бесследно исчезнуть, - пишет немецкий климатолог Штефан Рамсторф. - Она окажется в других морях. Уровень Мирового океана повысится примерно на метр. Целые прибрежные регионы будут затоплены".

Однако в то время эти возражения не приходили в голову даже критикам проекта. От Гибралтарской дамбы отказались не потому, что поняли пагубность безоговорочной веры в прогресс, а по той причине, что поверили в новое "детище прогресса" - атомную энергетику. Казалось, будущее за мирным атомом, а не за монструозными каскадами ГЭС.

Защищать памятный проект было некому. Мечта об Атлантропе умерла в день смерти ее творца. Вечером 4 декабря 1952 года он едет на велосипеде по Мюнхену, спеша на очередную лекцию, ведь он любит выступать перед публикой. Водителя автомобиля, сбившего его, так и не найдут. Сам провидец через три недели умрет от полученных травм. Пять лет спустя, на последней конференции, посвященной Атлантропе, ее участники признают, что идея изжила себя.

Европа устала от утопий, от чрезмерного напряжения сил. Европейцы хотели жить сегодняшним днем, а не строить "идеальный мир" для своих потомков. Пафос больших целей, великих строек, сверхзадач, рассчитанных на несколько поколений вперед, наконец угас. Жизнь стала приятно теплиться - как и там, у берега моря, все так же несущего свои волны.

Одним из поборников "Атлантропы" стал активный участник сионистского движения, архитектор Эрих Мендельсон. Ведь территория Палестины значительно увеличится, когда море отступит от ее берегов, а потому на Земле обетованной уместятся два государства - еврейское и арабское, - и вражды между ними не будет. Иммигранты из Европы возведут новые поселения и города на землях, отвоеванных у моря, а не у людей. Кто знает, быть может, географическая утопия, придуманная зодчим, помогла бы решить одну из болезненных проблем современности?

Наша галактика, Млечный Путь и Андромеда (M31) вместе со своими 40 спутниками являются двумя крупнейшими членами Местной группы галактик. В то время как большинство галактик мчатся от нас в результате расшерения Вселенной, Местная группа гравитационно связаны друг с другом, и будет продолжать взаимодействовать в течение ближайших лет.
Когда наше Солнце родилось, 4,7 миллиарда лет назад, Андромеда и Млечный Путь были на расстоянии 4,2 миллиона световых лет друг от друга. В результате неуклонного движения в течении миллиардов лет, они скоротили расстояние между друг другом на 1,6 миллиона световых лет и явно взяли курс на столкновение.

Столкновение Млечного Пути и Галактики Андромеды (M31), как предполагают, случится приблизительно через четыре миллиарда лет. Как и при всех таких столкновениях, маловероятно, что объекты вроде звёзд, содержащихся в каждой галактике, действительно столкнутся друг с другом из-за малой концентрации вещества в галактиках и крайней удалённости объектов друг от друга.

Исходя из расчётов, звёзды и газ галактики Андромеда будут видны невооружённым глазом примерно через три миллиарда лет. В результате столкновения галактики в течение примерно одного-двух миллиардов лет сольются в одну гигантскую галактику. Для новообразованной галактики предлагались различные названия, к примеру Млекомеда.

В данный момент точно не известно, произойдёт столкновение или нет. Известно, что галактика Андромеды приближается к Млечному Пути со скоростью около 120 км/с, но произойдёт ли столкновение или галактики просто разойдутся, выяснить пока нельзя.

Согласно опубликованным в сентябре 2014 года данным, по одной из моделей, через 4 млрд. лет Млечный Путь «поглотит» Большое и Малое Магеллановы Облака, а через 5 млрд. лет сам будет поглощён Туманностью Андромеды.

Проявления этого столкновения будут происходить крайне медленно и могут быть вообще не замечены с Земли невооружённым глазом. Вероятность какого-либо непосредственного воздействия на Солнце и планеты мала. Но с другой стороны не исключено, что во время столкновения Солнечная система силами гравитации будет целиком выброшена из новой галактики и станет странствующим межгалактическим объектом. Это не вызовет негативных последствий для нашей системы, если не считать постепенного исчезновения красивого звёздного неба. Вероятность вылета из диска Млечного Пути во время первого этапа столкновения сегодня оценивается в 12 %, а вероятность захвата Андромедой в 3 %. К тому времени гораздо большее значение для жизни на Земле будет иметь эволюция Солнца и последующее превращение его в красный гигант через 5—6 миллиардов лет.

Такой разный Мадагаскар

Остров Мадагаскар возник около 88 миллионов лет назад, когда этот огромный кусок суши отделился от Индии и ушел в свободное плавание. Из-за изоляции на острове существует огромное количество эндемичных видов. Все они — осколок невероятно странного времени, когда Африка, Индия и Мадагаскар были единым целым. Отсюда и существующие здесь лемуры, и гигантские баобабы инопланетного вида, и прочие растения, которые превращают местный ландшафт в чуждый и завораживающий. 

Ультра-экзотический

Великое переселение малагасийцев.

Население можно смело назвать диковинным с точки зрения антропологии. Малагасийцы, или мальгаши по происхождению вовсе не африканцы, как может показаться из-за близости с континентом.

Они — потомки сотен и тысяч моряков, которые массово переселялись сюда на утлых кривых плотах с Калимантана, который, задумайтесь на секунду, находится в Юго-Восточной Азии, там, где сейчас Индонезия и Малайзия. Если посмотреть по карте, то выглядит это абсурдно и странно: это как если бы древние финны резко и массово двинули в Португалию. Тем не менее, масштабное океаническое переселение шло больше семисот лет, начавшись еще до нашей эры и завершившись в VI веке. Они привезли с собой не только чуждую культуру, богов и обычаи, но и вполне материальные вещи: инструменты, корабли и ценные вещи.

Затем, уже веке в XII сюда пришли африканские переселенцы из народов банту. Они тоже несли с собой своих богов, культурные коды, мифы и ценности (материальные, в том числе). Из смеси двух этих волн и получились современные мальгаши. Они до сих пор несут в себе черты и азиатов, и африканцев, и даже полинезийцев. Настоящая экзотика.

Купеческо-арабский

Типичный арабский купец-корсар.

Но такая дикая смесь из азиатско-африканско-полинезийского субстрата словно оказалась недостаточно странной и невероятной. Поэтому помимо этих волн существовало еще и довольно мощное влияние арабов. Их купцы и пираты (а тогда не было никакой разницы) начали добираться сюда еще в Xвеке: они торговали, разведывали, пытались привить ислам и попутно разболтали о Мадагаскаре, полном несметных сокровищ, всему обитаемому миру. Об острове услышали португальцы и венецианцы и пытались добраться до него. Марко Поло упоминает его в своих рассказах как потрясающе богатое место. Именно с его легкой руки и возникло название «Мадагаскар».

Пиратский

Уильям Кидд.

Вскоре Мадагаскар из задницы мира и задворков цивилизации превратился в важный торговый узел. Огибающие Мыс Доброй Надежды путешественники и купцы просто никак не могли минуть гигантский остров. Из Азии в Европу везли шелк и пряности, из Европу в Азию и Африку везли серебро, огнестрел, инструменты и прочие побрякушки белых северян. Иными словами, не остров, а сладкая мечта любого пирата. В местных водах грабили просто нещадно. Достаточно сказать, что сюда приплывали покуражиться с самих Карибов: достать морских грабителей здесь было тяжело, а нажиться они могли весьма успешно. Одним из самых известных пиратов, промышлявших в этих водах, был шотландский капер Уильям Кидд. Именно с ним связана история с найденным относительно недавно кладом. В 2015 году водах Мадагаскара был обнаружен внушительный серебряный слиток весом 55 килограмм. На нем были высечены литеры «S» и «T», а также несколько цифровых обозначений.

Но пираты отметились здесь не только благодаря своей профессиональной деятельности. Все было еще интереснее, хотя уже и менее достоверно. Судя по книге 1724 года «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами», на Мадагаскаре существовала пиратская республика. По легенде, это уникальное квази-государственное образование было основано дворянином Тьерри Миссоном и доминиканским священником Каррачиолли. Оно представляло собой настоящую пиратскую утопию во всех смыслах и называлось, ни много ни мало, «Либерталия», что можно условно перевести как «Свободия».

Либерталия была чем-то вроде социального эксперимента, в котором отчаянные головорезы пытались стать добропорядочными гражданами социалистическо-анархической утопии. Все это просуществовало 25 лет и распалось по естественным причинам. Кроме прочего, пираты-реформаторы брали жен из местных жительниц и, в каком-то смысле, последствия этой отчаянной попытки изменить мир должны иметь отголоски до сих пор.

Флаг Томаса Тью, предполагаемого адмирала Либерталии.

С одной стороны, данные сведения о Либерталии в наше время кажутся сомнительными, с другой — есть косвенные свидетельства, говорящие о том, что нечто подобное могло иметь место. Как минимум, существует информация о том, что правительство Швеции поддерживало дипломатические контакты с пиратской республикой.

Если вам любопытна тема Либерталии и, в частности книга «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами», должен предупредить, что история довольно мутная и странная. Ее автором, скорее всего, является Даниэль Дефо (тот самый автор «Робинзона Крузо») и во-первых, приведенные сведения довольно достоверны, а во-вторых, существует явная путаница с текстом оригинала. Если вы найдете русское или английское издание этого фолианта, окажется, что никакой информации о Либерталии там нет. Однако она может быть найдена во втором дополненном издании под заглавием «The History Of The Pyrates. Vol. II.».

Словацкий авантюрный

В конце концов Мадагаскар был колонизирован европейцами, пусть и неудачно. Причем случилось это совершенно странным, но характерным для XVIII века образом. Словацкий авантюрист Мориц Август Беневский, претерпевший множество приключений в Японии, России и Восточной Европе, в какой-то момент предложил свои услуги профессионального авантюриста французскому королю Людовику XV. Его величество поддержал горячего и прыткого словака и с тем отправил его в официальную миссию на Мадагаскар.

Мориц Август Беневский, авантюрист и король Мадагаскарских племен.

В 1774 году Беневский и его разношерстная команда высадился на острове, основал там поселение и начал осваивать местность. Освоение вышло столь удачным, что вскоре авантюрист был провозглашен королем всего Мадагаскара и верховным вождем всех племен. Этот невероятный взлет окончился столь же резким падением: как это обычно бывает, начались интриги, очернение Беневского среди французского дворянства и, в конце-концов, колония была свернута, перестала получать поддержку и финансирование, а Мориц Август отправился обратно во Францию. Официально он был отправлен туда не только для создания новой провинции, но и для поиска сокровищ. Нашел ли он их — неизвестно, однако по какой-то причине, вернувшись в Париж, Беневский, который формально провалил миссию, получил титул графа, звание бригадного генерала, орден святого Людовика и крупное денежное вознаграждение.

Экзотично-нацистский

Тема сокровищ, конспирологии и тайн просто не может обойтись без нацистов. На пике своей мощи влияние гитлеровской Германии задело даже далекий Мадагаскар. Собственно, именно удаленность заинтересовала Аненербе, нацистскую оккультно-идеологическую организацию. В связи с их мечтами о решении «еврейского вопроса», они разработали так называемый «Проект Мадагаскар». Этот совершенно немыслимый план предполагал тотальное выселение евреев Германии и Европы на этот остров. Более того, он на полном серьезе был рассмотрен Гитлером и его приближенными. Однако от него отказались ввиду нелегкой ситуации на фронте.

Польско-эксцентричный

Мечислав Лепецкий (в мундире) — идеолог польско-еврейского переселения на Мадагаскар.

Еще более экзотично-шизофренический вариант кажется слишком неправдоподобным, чтобы быть реальным. Но, тем не менее, совершенно достоверный факт: примерно та же идея пришла в голову руководству Польши в 20-х. Представьте себе, националистическая и влиятельная клика польского правительства создала проект переселения евреев на Мадагаскар. Более того, как и в более позднем случае с нацистами, все было на полном серьезе: комиссии ездили на этот остров, разведчики строчили донесения прямо с полей, Франция, владевшая колонией в целом рассматривала такой вариант как возможный.

Возвращаясь к теме сокровищ, понятно, что в данном случае речь идет не совсем о них. Ясно, что ни нацисты, ни поляки не возили на Мадагаскар золото и бриллианты, однако представьте, насколько ценными могут быть артефакты этого исторического события. Сейчас они ушли бы на аукционах за бешеные деньги.

Исландцы: нация, которая выжила в пустоши.

Едва ли не уникальный в мировой истории случай, когда общество сумело достичь исключительно высокого уровня культуры (правовой, литературной и т. д.) в условиях, когда среда ничему подобному не способствовала, — более того, в условиях в высшей степени неблагоприятных для какого бы то ни было развития вообще. Эта страна любопытна историку права и политики еще и тем, что ее общество произвело на свет самую настоящую конституцию, не похожую ни на одну другую, а равно и чрезвычайно сложный и подробный свод законов — столь сложный и подробный, что невольно удивляешься, как могли создать такой свод люди, чьим основным занятием было резать друг друга.

Заселение.

Примерно так жили первые поселенцы.

Активное заселение Исландии проходило примерно с 870-го до 930-го годов. До этого остров был известен ирландским монахам, которые спасались на нем от суеты мира, но их было мало — буквально единицы — и они почти не оставили после себя следов. Остров был открыт в невероятно удачное для скандинавов время: в первые века переселения погода была мягкой, а начавшаяся эпоха викингов позволила получать нужные для колонизации капиталы от грабежей и торговли. К тому же, первоначальная родина исландцев, Норвегия, бурлила, в ней проходили политические и социальные изменения, которые тяжело сказались на деятельности многих землевладельцах. Теперь же они имели возможность иммигрировать в незаселенный край, ждущий тех, кто сможет взять и удержать его богатства.

Когг эпохи освоения Исландии.

Новое население, которое называло себя «landnamsmenn», то есть «люди, взявшие землю», попали в уникальную ситуацию. Во многом они похожи на другие иммигрантские общества, вроде США: они изначально прибыли сюда за тем, чтобы построить новое общество (норвежское их не устраивало) и получить у самой природы землю и собственность, которую они были готовы защищать ценой жизни. Кроме того, новоприбывшие, которых было около десяти тысяч человек, должны были выжить в условиях субарктики, взяв с собой то, что умещалось на грузовых коггах и не больше того.

Вот тут начинается самое интересное: исландцы затевают одновременно битву с природой и массовое строительство. Они строят дома, верфи, загоны для пастбищ, строят прямо на месте новую судебную систему, законы, парламент и кузницы. И все это в пустоши, привезя с собой лишь родственников, инструменты и немного домашних животных. Делается все так рьяно и с таким напором, что вскоре всю страну уже покрывают хуторы и пастбища, а торговля и создание конституции начинаются едва ли не с самой первой высадки.

Выживание.

Ландшафт Исландии.

Исландия — большой остров, но он пустынен, расположен в субарктике, и на нем больше двух сотен вулканов. Отдельная трудность в том, что он находится на столкновении теплого и холодного фронтов, это делает погоду непредсказуемой, а ее перепады жестокими. Все это заставило переселенцев адаптироваться настолько быстро, насколько возможно; те, кто не смог, довольно быстро умирали.

Вскоре после заселения исландцы опытным путем выяснили несколько важных вещей о своей новой земле, которые спасли жизнь им и их потомкам. Во-первых, вулканы создают не только проблемы, но и горячие источники, которые способны обогреть, а также стать местом отдыха и даже политических дискуссий.

Во-вторых, быстро стало понятно, что свиньи и козы — худшие из возможных домашних животных для этих мест: они слишком быстро уничтожают местные пастбища и скоропостижно мрут. Местные быстро смекнули, что овцы, коровы и низкорослые лошади — это прекрасный выбор для Исландии. Здесь не было крупных хищников и поэтому можно было отпускать стада на волю и почти не следить за ними. Плотные коротконогие скандинавские лошади оказались так уместны в этих краях, что Исландия — единственное место, где эта порода сохранилась без изменений.

Исландия в одном фото: вулкан, ледник и местная порода лошадей.

Исландские саги — это не только истории о героях. Значительная их часть была нужна как летопись о полезных навыках и поучительных событиях. К примеру, «Сага об Эгиле» почти полностью посвящена тому, как именно выжить переселенцу и как обращаться со стадами. А «Сага о Ньяле» рассказывает о том, как вести себя во время судебных тяжб. Именно из саг мы узнаем многое о стратегиях выживания; если герои и ситуации могли быть выдуманы, то быт и советы из историй реальны.

Чуть ли не главной проблемой для исландцев стало отсутствие нормального дерева: на острове были лишь чахлые березы и кусты. Это сильно усложняло жизнь: делать корабли приходилось из тех бревен, что прибило к берегу, дома нужно было строить из дерна и лавовых пород, а топить печи — навозом и жиром тюленей и китов.

Строение исландского дома.

Дома, сделанные из земли, кажутся самым примитивным, что только можно придумать, но исландцы за неимением альтернатив умудрялись делать довольно неплохие и сносные строения, в них зачастую могло располагаться до тридцати человек. Как правило, хутор состоял из нескольких зданий (жилье, склады, хлев, кузница, церковь), которые составляли единое большое сооружение.

Исландский дом из дерна.

Отдельно стоит упомянуть отхожее место. Дело в том, что со временем исландцы начали также включать его в комплекс, и выгребные ямы стали частью большого дома. Они представляли собой отдельную комнату, что очень показательно. Причина такого устройства дома была не в том, чтобы добиться удобства, но в безопасности: многие из исландцев опасались вендетты, а убийства часто происходили именно во время отправления нужд. Отличный пример — история из «Саги о людях с Песчаного берега», в которой некий Сварт пытается подкараулить и убить влиятельного человека, напав на него и его людей, когда те уйдут до нужника. Очевидно, что такое убийство было нужно не только для того, чтобы застать жертву врасплох, но и опозорить ее.

Бедность ресурсов заставляла искать различные альтернативы выживания. Для многих исландцев хорошим выходом оказались характерные для викингов грабежи других стран, а также морская торговля. Исландцы быстро заняли в ней свое место, наладив продажи сукна, сушеной трески, молочных продуктов, белых соколов и серы. Серебро и золото были редкостью, поэтому местные использовали в качестве валюты сукно. Они довольно быстро договорились о стандартизации для удобства расчетов и ткань стали делать по единым образцам для всего острова, это действительно стало похоже на деньги.

Рацион исландцев стал уникальным. Местную экономику можно описать как «экономику неурожая»: хорошими годами были те, в которые не случалось чего-то плохого. Злаки могли не уродиться, а скот не дожить до весны, поэтому лучшей стратегией стали поиски дополнительных вариантов. Исландцы добывали рыбу, охотились на тюленей, моржей и водоплавающих птиц, иногда ели китовое мясо, скатов и акул, а в плохие годы — собирали съедобный лишайник и водоросли. Киты были отдельной категорией рациона. За тушу кита, выброшенного на берег, могла развернуться локальная война («Сага о побратимах»). Мясо и жир с одного животного могли стать залогом процветания сразу нескольких больших хуторов.

Хакарл: перегнившая и вяленая акула. Типичное для Исландии блюдо.

Одна из вещей, в которых действительно хороши исландцы — это сохранение продуктов. При отсутствии соли и консервантов они умудрились использовать ферментирование во всем: китовое мясо сохранялось в специальных ямах, говядину обрабатывали молочной сывороткой, которая позволяла ей храниться всю зиму, а местная сметана, «skyr» не портилась по полгода и могла использоваться для торговли с материком. Рыба сушилась на ветру и хранилась буквально годы (благодаря климату такое возможно только в Исландии). В общем, жители острова безостановочно соревновались в выживании, постоянно были в напряжении и творческих поисках новых стратегий и источников пищи и ресурсов.

Общественное устройство и выживание.

Так выглядел альтинг, средневековый парламент

Покинувшие материк переселенцы намеренно ехали создавать новый мир, они были не просто случайными иммигрантами. Многие из них бежали от тех изменений, что затронули остальную Скандинавию. Исландцы считали ярлов и конунгов поработителями и тиранами, а оставшихся норвежцев — рабами новых господ. Поэтому народовластие исландцев — это не случайный эволюционный поворот, но результат сознательной деятельности и удачного стечения обстоятельств.

Исландские землевладельцы создали своеобразную государственную структуру, которую с некоторой натяжкой можно назвать республикой и народовластием. Открыватели новой земли очень болезненно относились к монополии на власть и насилие, характерной для государства. К тому же, они построили свою жизнь с нуля и каждое мгновение жизни готовы были сражаться за свою собственность, которую они создали сами, без помощи властей. Поэтому их общественная система стала результатом согласия, а не захвата власти. Свободные землевладельцы получили уникальную возможность начать историю государства заново.

Так выглядит альтинг в наши дни.

У исландцев не было армии, они сами себе были армией, у исландцев не было аристократии и чиновников, они сами себе были правящим классом. Исландцы не обладали священниками, они проводили обряды самостоятельно. Самое же любопытное — то, что такая децентрализация и равенство одновременно сопровождались невероятным индивидуализмом и при этом были лучшей стратегией выживания в Исландии. Сложилось общество более-менее равных людей, каждый из которых действовал только от своего имени.

Все это стало результатом очень долгой и кропотливой работы. Разные страны сфокусированы на разных аспектах развития: для кого-то это война, для кого-то производство; исландцы сделали таким аспектом законы и право. Законы и постановления Исландии принимались на общем собрании, альтинге, который в том или ином виде существует здесь уже больше тысячи лет. Местные жители намеренно и ревностно следили за тем, чтобы власть не могла сосредоточиться в отдельных руках. Самые родовитые, годары, были председателями и помощниками в разрешении споров, но не имели большой власти, а партии и группы по интересам провозглашали свои требования и выступали в открытых коллективных спорах. Даже христианство было принято всей страной не после ожесточенных распрей, но в результате парламентского общего решения землевладельцев.

Пути, которые были изучены исландскими мореплавателями: от Балтийского моря до Америки.

Исландия — это пример того, как изолированность и необходимость выживания в суровой пустоши порождают уникальную культуру. Иммигранты с материка были готовы пойти на риск ради новых возможностей и большей свободы, чем на родине. Самые неугомонные и смелые из них, вроде Гудрид, дочь Торбьерна, умудрялись за свою жизнь посетить Гренландию, побывать в Винланде (то есть Америке) и после этого доплыть до Рима.

Скульптура буффало из металлолома

Доводилось ли вам когда-нибудь иметь дело с сельскохозяйственной техникой? Можете ли вы представить, что из нее можно создавать великолепные произведения искусства? Джон Лопез (John Lopez), успешный художник и скульптор, проживающий в Южной Дакоте, делает именно это. Начнем с того, что Джон родился и вырос на ранчо, что в некотором роде объясняет его умение обращаться со столь тяжелым материалом, как металл.

Творческий путь Джон начал с того, что сварил забор и входные ворота для кладбища, где была похоронена его тетя. На воротах он сделал небольшого металлического ангела, который и дал толчок для дальнейшего развития. Ирония судьбы, но именно на кладбище родилась карьера талантливого скульптора.

Позже он нашел способ объединить художественную ковку с переработанным металлоломом, который был повсюду. Он получил некоторые навыки по скульптурной лепке в колледже Northern State University. Вполне логично, что первые скульптуры, которые вышли из его мастерской, изображали то, что он хорошо знает: коровы, быки, лошади и ковбои. Лопез стал известен, как скульптор, и его работы набирали все большую популярность.

В 2000-м году состоялась его первая выставка. Сейчас его приглашают участвовать в выставках по всей стране от Калифорнии до Нью-Йорка. Работы скульптора были тепло приняты общественностью, что только вдохновляет его творить дальше.

Парадокс Ферми

Парадокс Ферми — отсутствие видимых следов деятельности инопланетных цивилизаций, которые должны были бы расселиться по всей Вселенной за миллиарды лет своего развития. Парадокс был предложен физиком Энрико Ферми, который подверг сомнению возможность обнаружения внеземных цивилизаций, и связан с попыткой ответить на один из важнейших вопросов современности: "Является ли человечество единственной технологически развитой цивилизацией во Вселенной?".

А вот и сам Ферми (http://novopetrivske-osoba.edukit.mk.ua/vidatni_fiziki/enriko_fermi):

Этот парадокс не имеет решения. Самое лучшее, что мы можем сейчас предложить, — это возможные объяснения. И если вы спросите у десяти различных учёных, какое из них они считают наиболее близким к истине, то получите десять различных ответов. Сейчас нам забавно читать, как мыслители прошлого всерьёз обсуждали форму Земли, вращается ли Солнце вокруг Земли, метает ли Зевс молнии. Эти измышления кажутся нам такими примитивными и невежественными. Так вот, сейчас мы примерно на том же уровне обсуждаем и нашу тему.

Есть такое понятие, как шкала Кардашева (http://tobetop.ru/node/434), которая делит разумные цивилизации на 3 обширные категории, основываясь на количестве энергии, используемой ими:

– цивилизация типа 1 имеет возможность использовать всю энергию своей планеты. Мы с вами не вполне тип 1, но близко (Карл Саган вывел формулу на основе этой шкалы, согласно которой мы — цивилизация типа 0.7);

– цивилизация типа 2 способна использовать всю энергию своей звезды. Наши ничтожные мозги первого типа не способны представить, как это можно осуществить, но мы стараемся изо всех сил, воображая вещи наподобие сферы Дайдсона (www.astronet.ru/db/msg/1180322);

Рассматривая подробнее наиболее известные объяснения для парадокса Ферми, можно разделить их на две большие группы:

1) объяснения, исходя из которых, отсутствие признаков существования цивилизаций второго и третьего типов указывает на отсутствие таких цивилизаций;

2) объяснения, которые подразумевают, что такие цивилизации существуют, но мы не видим и не слышим ничего по каким-то другим причинам.

Объяснения первой группы: отсутствие признаков существования цивилизаций 2-го и 3-го типов указывает на отсутствие таких цивилизаций.

Те мыслители, которые разделяют объяснения первой группы, указывают на так называемую "проблему не-исключительности", которая отвергает любые теории наподобие "Высокоразвитые цивилизации существуют, но ни одна из них не сделала попытки контакта с нами, потому что бла-бла-бла...". Сторонники первой группы, исходя из рассчитанного значительного количества (многих тысяч или даже миллионов) высокоразвитых цивилизаций, полагают, что хотя бы одна из них должна стать исключением из такого правила. Даже если теория верна для 99,99% цивилизаций, то даже 0,01% так или иначе проявили бы себя, и мы были бы осведомлены об их существовании.

Из этого следует, утверждают сторонники первой группы, что ни одной высокоразвитой цивилизации просто не существует. А поскольку расчёты предполагают, что тысячи подобных цивилизаций должны присутствовать только в нашей галактике, то, возможно, существует что-то ещё.

Это "что-то ещё" называется тотальный пиздец всему живому Большой фильтр.

Теория Большого фильтра утверждает, что в какой-то точке процесса эволюции от примитивных бактерий до цивилизации типа 3 существует барьер, в который упираются все или почти все формы жизни. Этакий скачок в неторопливом эволюционном развитии, совершить который для формы жизни крайне маловероятно или вообще невозможно. Этот скачок и является Большим фильтром.

Если эта теория верна, то возникает вопрос: в каком именно месте временной шкалы находится Большой фильтр?

Как-то так получается, что когда речь заходит о судьбе человечества, этот вопрос вдруг становится самым важным. В зависимости от возможного расположения Большого фильтра мы сталкиваемся с тремя различными сценариями: 

1) мы необычные, 

2) мы первые, 

3) мы обречены.

1) Итак, допустим, что мы необычные (Большой фильтр позади нас)

Есть надежда, что Большой фильтр уже позади, мы умудрились преодолеть его, а это может означать, что, в общем, для форм жизни крайне необычно достигать нашего уровня развития. Шкала снизу показывает только два вида жизни, преодолевших Фильтр, и мы — один из них.

Этот сценарий объясняет, почему нет признаков цивилизаций типа 3; но также это означает, что мы можем быть одним из редчайших исключений, продвинувшихся настолько далеко.

Это даёт нам некоторую надежду. На первый взгляд вышесказанное звучит примерно как утверждения пятисотлетней давности о том, что Земля — центр Вселенной, и намекает на то, что мы какие-то особенные, необычные. Тем не менее, так называемый эффект "систематической ошибки отбора" как раз объясняет любые утверждения о собственной уникальности: это неотъемлемая часть "истории успеха" любой разумной жизни и, — вне зависимости от того, является ли разумная жизнь действительно необычной либо напротив, вполне распространённой, — умозаключения и выводы, к которым она придёт, будут идентичными. Всё это вынуждает нас признать, что быть особенными — действительно одна из возможных вероятностей.

И если мы уникальные, то когда именно мы стали такими, то есть какой именно этап, остановивший почти всех, мы всё же преодолели?

Одна из возможностей: Большой фильтр был в самом начале (возможно, для жизни чрезвычайно необычно вообще зародиться). Эта возможность — вполне реальная, поскольку на Земле процесс зарождения жизни занял примерно миллиард лет, а также по той причине, что, несмотря на то, что мы очень давно стараемся повторить этот процесс в лабораториях, успеха так и не достигли. Если тут действительно был Большой фильтр, то вполне вероятно не только отсутствие другой разумной жизни, но и отсутствие любой другой жизни в целом.

Другая возможность: Большим фильтром был переход от простых доядерных клеток-прокариотов к сложным ядерным клеткам-эукариотам. После возникновения, прокариоты оставались в неизменном виде на протяжении почти двух миллиардов лет, пока не произошёл эволюционный скачок к усложнению и появлению клеточного ядра. Если именно здесь был Большой фильтр, то это означает, что Вселенная кишит простыми клетками-прокариотами, а более сложные формы жизни практически отсутствуют.

Существует ещё несколько возможностей. Некоторые даже полагают, что наш недавний скачок к homo sapiens и есть тот самый Большой фильтр. И хотя скачок от полу-разумной (шимпанзе) к разумной жизни (люди) на первый взгляд не кажется таким поразительным, то вот некоторые отвегают идею неотвратимой эволюции по принципу "вскарабкаться наверх": "Так как эволюция не стремится к какой-либо определённой цели, а просто происходит. Она использует адаптацию, наиболее подходящую для данной экологической ниши. И тот факт, что на Земле такая адаптация привела к технологическому развитию лишь однажды, позволяет предположить, что подобный исход необычен и, без сомнения, ни в коем случае не является конечной точкой в эволюции общего древа жизни".

Большинство скачков не квалифицируются как кандидаты на Большой фильтр. Любой возможный Большой фильтр должен быть каким-то событием с вероятностью выпадения нужной комбинации "один-к-миллиарду". По этой причине, например, скачок от одноклеточных организмов к многоклеточным исключается, поскольку это произошло, как минимум 46 раз (http://www-eve.ucdavis.edu/grosberg/Grosberg%20pdf%20papers/2007%20Grosberg%20%26%20Strathmann.AREES.pdf), в изолированных друг от друга точках, только на нашей планете. По той же причине, если мы когда-нибудь найдём окаменевшую клетку-эукариот на Марсе, это событие исключит вышеупомянутый скачок "от простой клетки к сложной" (как и любой последующий во всей эволюционной цепочке), потому что если такое произошло сразу и на Земле и на Марсе, то, очевидно, это не та штука с вероятностью "один-к-миллиарду", которую мы ищем (хотя Терри Пратчетт утверждал, что вероятность исхода события в 1 к 100000000 равна 1 (привет "Плоскому Миру"!)).

Если мы и в самом деле необычны, то это могло произойти и по счастливому стечению биологических обстоятельств, но также нашу необычность можно объяснить так называемой гипотезой уникальной Земли, которая предполагает, что, несмотря на обилие землеподобных планет, именно конкретные особенности Земли — будь то специфика нашей Солнечной системы, взаимоотношения между Землёй и Луной (такой большой спутник необычен для маленькой планеты и сильно влияет на погодные условия и поведение океанов), или нечто иное, связанное непосредственно с самой планетой — чрезвычайно способствуют возникновению и развитию жизни.

2) Теперь допустим, что мы первые

Если же мы ни необычные, ни первые, то мыслители первой группы сходятся на том, что Большой фильтр ждёт нас в будущем. Такой сценарий предполагает, что жизнь регулярно развивается до уровня, подобного нашему, но что-то препятствует в последующем развитии и достижении уровня сверхразума почти во всех случаях, и не похоже, что мы станем исключением.

Возможно, будущим Большим фильтром станет регулярно повторяющееся естественное катастрофическое явление, как, например, вышеупомянутый гамма-всплеск, ведь, к сожалению, они не прекратились, и это только вопрос времени, когда вся жизнь на Земле будет уничтожена одним из таких выбросов энергии. Другой кандидат на роль фильтра — возможная неотвратимость самоуничтожения цивилизации по достижению определённого уровня технологического развития.

12 невероятных парадоксов.